На просторах одного из блоггерских сообществ в Болгарии развернулось обсуждение запрета в Москве парада гомосексуалистов. Наряду с показами прошлогодней хроники. В которой я, впрочем, кроме и без того вполне известной грубости ОМОНа, недопуска милиционерами людей для возложения цветов к Вечному огню у могилы Неизвестного солдата, команды не применять спецсредства, человека, кидающего зажжёную петарду, суматохи и окровавленного лица депутата бундестага не увидел ровным счётом ничего существенного или мало-мальски интересного. Я допускаю, что милиция или ОМОН проявили явно излишнюю, а потому противоправную силу и грубость, допускаю даже, что и возложение цветов к могиле Неизвестного солдата вовсе не могло быть поводом для установления милицейских кордонов, допускаю, что и власти Москвы могли поступить неверно… Но сейчас, именно сейчас, хотелось бы поговорить о совершенно ином. Просто потому что я, не будучи в восторге от порядков в своём Отечестве, тем не менее, никогда внутренне не соглашусь с тем, что его изъяны будут обсуждать иностранцы, да ещё и с моим участием. Хотя бы иностранцы и близкие мне.

Во время дискуссии в указанном блоггерском сообществе была высказана мысль о том, что такого рода парадами гомосексуалисты отстаивают свои права и призыв заняться особенныи реформированием законодательством, предусматривая в нём права гомосексуалистов и иных сексуальных меньшинств. Разумеется, — о да! — с привлечением к дискуссии широких общественных кругов. Такой призыв звучал уж, конечно же — со ссылками на «цивилизованные страны».
Я — не сурковец, а потому не могу оперировать бессмысленными понятиями вроде «суверенная демократия». Я — вообще не политик, а потому не могу и оценивать политическое звучание слова «гомосексуалист». Кто хочет — пусть занимается подобными оценками — флаг ему в руку, барабан — на шею, ветер — в спину, перо — в зад. В администрации Президента России, вероятно, лучше известно — чем суверенная демократия вообще отличается от демократии в суверенном государстве, мне — нет, а о чём не знаю, о том и не говорю.

Но мне кажется, что я кое-что понимаю в области юриспруденции, а потому могу-таки попытаться оценить не политическое, биологическое или социальное влияние термина «права гомосексуалистов», а именно юридическое. Но тут же хочется сразу же предупредить: юриспруденция — наука (в отличие от юстиции, которая представляет собою прикладную сферу деятельности); и как всякая наука юриспруденция изучает объективность и законы этой объективности, а последние никак не зависят ни от мнения «широких слоёв демократической (или какой-то иной) общественности», никак не выявляются путём референдумов и всевозможных голосований и опросов, никак не согласуются с политическими устремлениями тех или иных личностей. Выводы юриспруденции немодальны, и в этом смысле они могут кому-то нравиться или нет, устраивать кого-то или нет, но на самом деле они обладают только одним существенным для них свойством: либо они истинны, и тогда действительны, либо они — неистинны, и тогда никакими земными силами их невозможно сделать ни разумными, ни действительными.

Дело в том, что я полагаю, что словосочетание «права гомосексуалистов» несёт в себе никак не больше смысла, чем словосочетание «суверенная демократия».
Гомосексуалисты — люди. Это — отправная точка, из которой, как мне представляется, надо начинать делать выводы. И как всякие люди гомосексуалисты, несомненно, имеют права. Права человека и права гражданина. Думаю, что в данном пункте против сказанного никто ничего мне возражать не будет. Государство как таковое, в том числе и Российская Федерация, предназначено в главной своей цели существования прежде всего обеспечивать и защищать именно права и свободы людей и граждан. Собственно, лично я не вижу иного смысла в существовании никакого государства: государство ничего не производит, ничего не познаёт, ничего не увеличивает и ничего не создаёт. Оно именно защищает и гарантирует. Это, судя по всему, как раз и есть альфа его и омега. Поскольку права человека как таковые и его свобода даются человеку никак не государством, принадлежат человеку не в силу существования государства или его властей, а в силу простого факта рождения человека, то никакой вообще необходимости издавать какие бы то ни было позитивные нормы и правила для того, чтобы существовали права, не существует.

Таким образом, следует признать, что

Но тогда следует очень внимательно присматриваться вообще к любым подвижкам в сфере сочинительства позитивных норм, поскольку издание любой из них должно иметь разумное оправдание прежде всего в праве, а не в политической или иной целесообразности. Указанные целесообразности могут определять лишь моменты регулирования, введение в действие, но никак не содержание позитивных норм и правил. Это содержание для того, чтобы быть правовым, должно получать своё определение только и исключительно в царстве правовой действительности и быть точным оформлением понимания законов такой правовой действительности. Законов, подчёркиваю, объективных.

Из сказанного следует, что, будучи ограничителями естественных прав и свобод, позитивные нормы сами должны быть ограничены в своём действии. В противном случае такие нормы не могут вообще являться именно правовыми, хотя бы даже они и оказались обязательными для исполнения. Такими ограничителями могут быть, в числе прочего, и определение круга лиц, права которых подлежат особенному регулированию. Мне удалось, исходя из функции государства защищать и гарантировать, вычленить следующие особенные случаи регулирования по кругу лиц:

1. лица, являющиеся носителями прав, не сводимых к естественным правам и свободам человека (например, должностные лица, лица, осуществляющие власть);
2. лица, ограниченные в правах и свободах (например, лица лишённые свободы пожизненно или временно, лица, находящиеся на принудительном лечении);
3. лица, ограниченные в осуществлении признаваемых за ними прав или свобод (например: инвалиды, несовершеннолетние лица);
4. лица, состоящие в особенных отношениях, в которых одни их права, связаны с отказом от осуществления ими временно или постоянно тех или иных их естественных прав (например, лица, состоящие в трудовых отношения);
5. лица, способные своими действиями создать угрозу правам и свободам неопределённому кругу лиц.

Иных категорий лиц, отношения с которыми следовало бы регулировать позитивными нормами и правилами, я не вижу. Но и в указанных категориях при принятии норм позитивного регулирования, необходимо чётко и ясно согласовывать такие нормы с целями защиты и гарантии свобод и прав людей. При этом, коль скоро, позитивные нормы суть нормы юридического объективного регулирования, представляется необходимым требовать, чтобы они каждый раз были строго ограничены именно определениями в области права, определениями юридическими, но не политическими, не социалными, не биологическими или иными. Если то или иное биологическое или, скажем, политическое определение, не может быть переведено в юридически корректную форму, то никакая юридическая позитивная норма, построенная на таком несуществующем юридическом определении не может быть вполне правовой. Рано или поздно, но такое позитивное правило выйдет за несуществующие пределы неопределённого в юриспруденции понятия, и тогда оно будет представлять настоящую угрозу и опасность именно для прав людей и их свобод. Примеры, я полагаю, могут найти в истории человчества и те, кто особенно настойчиво требует ввести некое «гомосексуальное» позитивное регулирование: забыты ли уже уголовные наказание и преследование за гомосекусализм? забыты ли существующие в некоторых штатах США законы, запрещающие, например, оральное половое сношение? забыты ли скандалы в тех же США, связанные с юридически неопределённым понятием «sexual harrassment»? забыты ли переселения граждан США по признаку их происхождения в концлагеря с Западного побережья США или то же самое, проделанное в СССР в отношении своих граждан других национальностей? Болгары могут вспомнить о своём положении в Османской империи и об отношениях к туркам в самой Болгарии, евреи по всему миру способны вызвать в своей памяти не менее чудовищные нарушения прав людей… Но дело не в ссылках на подобные и весьма многочисленные примеры, дело в категорическом императиве определённости ограничения абстрактного права, определённости, которая связана именно с определиванием самого права в его структуре и ни с чем более. Иными словами, даже если всего описанного неправового вообще не было бы, правовая действительность как таковая, как именно объективная действительность, существующая и развивающаяся сама-по-себе всё равно требует в своём развитии и понимании, не говоря уже об оформлении такого понимания, строго определения.

Но ответьте мне теперь, к какой из изложенных выше категорий лиц принадлежат гомосексуалисты? Ответьте мне: какое юридическое определение мы можем дать гомосексуалисту вообще?

Инвалидами они, вроде бы, не являются. Как не являются сами по себе и носителями власти, несовершеннолетними, ограниченными в человеческих правах, как, например, заключённые; они не способны сами по себе создавать угрозу или ограничение прав и свобод другим людям (но это если не принимать в расчёт демонстрацию гомосексуальности, которая наносит-таки ущерб нравственности и религиозным чувствам других людей), отношения, гомосексуалистов, наконец, не носят характер, связанный со временным ограничением прав или свобод, как например, отношения работодателя и наёмного работника. Между тем, юридическое определение возможно, как мы видели, только в области права, и только в его терминах. А если гомосексуалист не попадает в указанные пять категорий, и если нельзя определить шестую категорию, не сводящуюся к указанным пяти, требующую особенного нормативногго регулирования, в которую бы попал гомосексуалист, то каким образом вообще можно создать позитивную регулятивную норму, которая бы регулировала неопределённые в правовом смысле отношения, и которая бы при этом оставлась правовой? От такой нормы, как от чистого позитивного ограничения прав и свобод всегда будет исходить сильная и отчётливая угроза именно праву (Recht) и свободе (Freiheit). Поэтому всякое требование защиты «права» гомосексуалистов как именно гомосексуалистов, а не людей вообще, есть ни что иное как именно покушение на права и свободы людей. Быть может, и созданием особенных преференций той или иной группе людей, группе, неопределённой в правовой сфере и не могущей иметь такого определения именно в праве.

Мне могут возразить, что в реальности, вопреки всему написанному мною здесь, гомосексуалисты действительно ограничены в правах. Мне укажут на невозможность браков между гомосексуалистами, мне укажут на невозможность усыновления детей гомосексуальными парами, мне укажут на отказы в принятие на службу в вооружённые силы гомосексуалистов, мне укажут на зверские расправы даже с несовершенолетними гомосексуалистами, творимыми, скажем, по законам шариата в Иране (сейчас на меня кинутся фундаменталисты-исламисты!)... А знаете, кое с чем я при этом, как бы это ни было странно в свете уже сказанного мною, соглашусь. Однако, из этого моего согласия могут воспоследовать выводы, совершенно неожиданные поборниками прав гомосексуалистов.

Сначала выделим то, что лично я почитаю верным в указанных ограничениях.
Я полагаю, что невозможность усыновления детей гомосексуальными парами, вероятнее всего, верна. Дело в том, что в установлении такой невозможности я вообще не усматриваю ограничения прав именно гомосексуалистов. Усыновление детей производится в правовом смысле не как реализация прав усыновляющих, а как реализация прав усыновляемого ребёнка на признаваемое за ним право иметь полноценную семью. В физиологическом (в том числе и психофизиологическом) смысле мужчины и женщины различны и их союз образуют такую семью. Гомосексуальные пары такого типа семьи образовывать не могут, но не в силу того, что земные законы им это запрещают (пусть эти позитивные правила даже будут вообще настаивать на том, чтобы гомосексуальные пары и образовывали семью — ничего не изменится), а потому, что законы Всевышнего (для атеистов — законы природы), устанавливают именно диморфизм полов, причём во всех сферах бытия. Мужчина не в состоянии выносить, родить и выкормить ребёнка не потому, что ему это запрещает закон (в Российской Федерации как раз никакой закон ему этого не запрещает), а просто потому, что он — мужчина, равным образом, является ограниченной врепродуктивной сфере и женщина (и опять-таки — вовсе не потому, что Федеральное Собрание по лености своей забыло принять соответствующую норму). Мужской тип поведения и мужской социальный тип резко отличается и морфологически и функционально от женского социального типа. Например, группа мужчин всегда при прочих равных условиях, лучше и быстрее выстраивается в иерархическую структуру, чем женская. Но зато женская группа всегда обладает меньшей агрессивностью. Мужчина как индивидуум всегда более приспособлен к сосредоточению на определённом виде деятельности и всегда в нём изобретательнее, чем женщина; но он не идёт ни в какое сравнение с женщиной в том же виде деятельности, если стоит вопрос о многократном воспроизводстве его же изобретения в повторяющихся операциях; мужчина не способен и состязаться с женщиной в аккуратности и в том, чтобы выполнять много разнообразных дел одновременно, в том, чтобы мыслить одновременно обоими полушариями мозга, воспринимая один и тот же объект мысли и как абстракцию и как конкретный образ. Словом, я скорее соглашусь в неравенстве прав мужчины и женщины (ужас! сейчас завопят феминистки!), особенно если осуществление этих прав должно гарантировать государство, чем вопреки прямой очевидности и существующим знаниям, стану полагать, что гомосексуальная пара даёт такое же пространство для развития ребёнка (обладающего, между прочим, полом), как и гетеросексуальная пара. В конечно счёте есть нормальный категорический императив Канта (Handle nach Maximen, die sich selbst zugleich als allgemeine Naturgesetze zum Gegenstande haben könen), который, будучи приложенным к конкретному случаю укажет нам, что если только мы допустим существование в качестве закона природы существование гомосексуальных семей, то из этого сразу же последует вывод, что мы допускаем либо исчезновение человечества (так как никто не сможет в этом случае зачать и родить ребёнка, а гомосексуализм не гарантирует бессмертия), либо должны будем признать, что дети должны появляться или воспитываться не в семьях, а, например, в так называемых Lebensborn.

Вообще-то удивительно наблюдать — как именно соприкасаются две крайности, внешне и на деле отрицающие одна другую, ведь известно, что нацисты были оголтелыми анти-гомосексуалистами. Впрочем, надо признать, что в области как раз чистого разума именно крайности, прямо статически отрицающие одна другую, находятся в весьма и предельно жёсткой функциональной связи, а именно — в связи логического прямого отрицания. Кстати, поэтому-то именно дьявол зависит от Всевышнего, а не наоборот: именно дьявол отрицает Всевышнего, но вот Всевышний вовсе не отрекается от дьявола и не отрицает его. Неистинное вообще не имеет собственного определения в себе, оно всегда есть лишь отрицание чего-то иного, в то время как истинное всегда само себя определяет в своей структуре и бесконечном тотальном развитии. Две крайности всегда нуждаются друг в друге, если они обе неистинны, да ещё нуждаются и в истинном, которое они отрицают сообща, а вот истинное вовсе не находит необходимости в крайностях.

Браки гомосексуалистов не регистрируют. Да, это верно. Да, это именно и установлено законодательством Российской Федерации. Но вот вопрос: а почему, собственно говоря, вообще брак нуждается в государственной регистрации? откуда такая уверенность, что законодательство о браках необходимо менять именно путём распространения института государственной регистрации брака в сторону именно расширения этого института? Я готов достаточно распространённо и подробно доказать, что дело обстоит строго наоборот: необходимо не расширять институт регистрации брака в органах государства, а напротив — перестать требовать такой непременной регистрации. И не только от гомосексуалистов (от них, между прояим, никто и теперь этого не требует), а именно от всех на свете граждан, поскольку именно такое требование обязательной регистрации является неправовым. Скорее, это попытка оставив брак как институт сакрализированным присвоить государством функции церкви. Это — попытка узурпации власти. Я не буду сейчас приводить тут подобное доказательство не потому, что его нельзя привести, а только затем, что место и тематика этого материала всё-таки ограничены. Но если это так, то какие же правовые основания могут быть под требованием расширить неправовой инстиут на неопределённую в правовом смысле групу лиц?

И последнее, о чём мне хотелось бы сказать:
я с стою на том основании, что нецивилизованных стран вовсе нет, что страна вообще создаётся как этно-культурный феномен (в отличие, кстати от государства, которе по своей приоде не является ни этническим, ни культурным, а политико-юридическим) именно в процессе развития цивилизации и как продукт такого развития;
я стою на том основании, что никакая распространённость неистинности сама по себе не превращает её в истинность, я стою на том основании, что ортодоксия (правоверие) сама по себе есть вообще единственная отправная точка для получения истинного суждения, а вот ересь не может сама по себе привести к истинному. А поскольку такие основания являются догматическими, то их можно либо принимать, но тогда от них нельзя отклониться, либо не принимать, но тогда нельзя и спорить с ними.

Если же меня начнут допытывать — как именно я отношусь к гомосексуалистам вообще, то я легко могу ответить, что, во-первых, это не ваше дело, а, во-вторых, это просто не имеет никакого правового значения.

А всякий, кто требует для гомосексуалистов (в том числе и для гомосексуалистов) каких-то особенных, гомосексуальных прав, либо не вполне понимает — чего именно он хочет, либо использует слова как имена не в их настоящем значении, имея в виду совершенно другие денотаты, либо просто-напросто шкурничает, желая перераспределить в свою пользу чужие права и свободы. Удовлетворение же таких требований не может привести к утверждению царства права на этой Земле.

Вж. същото тук.